Ансамбль "Арсенал"

Официальная дата возникновения ансамбля - 12 ноября 1973 года. Это была первая репетиция, которая состоялась в классе №18, в подвальном помещении Дворца культуры "Москворечье". Я преподавал к тому времени уже несколько лет в Джазовой студии, которая была организована при этом ДК энтузиастом джаза Юрием Козыревым. Там занимались главным образом студенты МИФИ, а также взрослые любители джаза - инженеры, рабочие, служащие. У меня было разрешение занимать этот класс два вечера в неделю. Но поскольку меня в ДК знали давно, удалось добиться разрешения воспользоваться классом в еще один из дней, когда он не занят под какой-нибудь кружок. Мне не терпелось начать репетиции с новым ансамблем, стиль которого, между прочим, абсолютно не вписывался в идеологию Джазовой студии. Сам Козырев признавал только традиционный джаз типа диксиленда или свинга, хард-боп и авангард недолюбливал, а рок, как и все джазмены тогда - терпеть не мог. Тем не менее, у меня другого помещения для создания своего нового ансамбля не было, не говоря уж о том, что в этом учебном классе стояла ударная установка и какая-то аппаратура.

Той репетиции предшествовало немало событий, в результате которых я был полностью подготовлен к решительным действиям. Еще в начале 70-х я обратил внимание на трио "Emerson, Lake&Palmer" и под впечатлением от их музыки написал композицию, которую принес на репетицию своим студентам в "Москворечье". Сам я в тот период играл к джазовом кафе "Печора" совсем другую музыку, атональный авангард в духе Орнета Коулмена или Арчи Шеппа. Мою новую пьесу разучил студенческий состав, и даже сыграл ее на одном из отчетных концертов Студии. Там все было нормально кроме одного, не хватало рок-энергетики, это было похоже на джаз. Тогда я решил начать поиск среди подпольных рок-музыкантов, чувствовавших музыку совершенно иначе. Но вписаться в рок-подполье тогда было непросто, особенно, когда тебе тридцать шесть лет и ты не выглядишь как хиппи. Эта среда была крайне замкнутой, особенно после массовых облав 1971 года. Там боялись стукачей и "хомутов". Прежде всего, я начал слушать и изучать все, что появлялось в магнитофонных записях на квартирах, где собирались молодые люди, иногда балуясь марихуаной или морфином. Сперва я познакомился с коллекционерами, а затем и с организаторами подпольных концертов, в частности, с Ирой Куликовой. Она то и начала водить меня на "сейшена", где я стал присматриваться к группам и отдельным исполнителям. Когда я появлялся там, меня сразу все опознавали как чужого, поскольку я совершенно иначе выглядел. И вот как-то само собой произошло так, что я постепенно преобразился в истинного хиппи, причем не только внешне, но и внутренне. Я отошел от имиджа "штатника-бопера", стал носить "джинсу" и длинные волосы, вращался в совсем ином андеграунде, среди очень молодых людей. Для меня контакт с хиппи был не столько образом жизни, сколько возможностью слушать все последние записи рок-групп, ходить на подпольные рок-концерты, слушать новых музыкантов. Среди моих друзей-джазменов я не встретил никакой поддержки новой идеи - играть джаз-рок. Более того, мой поворот в сторону рок-музыки был встречен многими отрицательно, а иногда даже с осуждением. Дело в том, что тогда в джазовой среде рок считался чем-то примитивным и плебейским, отношение к нему было приблизительно таким же, как сейчас у нормальных людей к дешевой "фанерной" попсе. И дело здесь не только в кастовой ограниченности, а скорее - в незнании, ведь тогда достать записи фирменных рок-групп было крайне сложно. Так что, в представлении многих интеллигентных взрослых людей рок ассоциировался с музыкой пошлых советских ВИА.

Мои новые знакомые нравились мне, несмотря на огромную разницу в возрасте, знаниях и жизненном опыте. У них было то, чего не было у молодых "отщепенцев" нашего поколения. Наряду с озлобленностью против режима в них присутствовала какая-то особая наивность и доброта, а также полуосознанная тяга к духовной жизни, неважно к какой - к христианству, буддизму, оккультизму. Это было веянием времени, охватившим молодежь многих стран мира.

Мои посещения рок-концертов в подвалах и разных Домах Культуры не дали утешительных результатов. Я прослушал много составов, и понял, что каждый из них сориентирован на какое-нибудь одно направление или даже на одну известную группу. Это были откровенные подражатели, и ничего зазорного в этом не было. Сыграть "один-к-одному" под "Deep Purple", "Black Sabbath" или "Beatles" было делом чести. Причем, пели только по-английски. Когда появились первые группы типа "Скоморохов" или "Машины времени", певшие свои песни на русском языке, это вызвало недоумение у поклонников истинной "фирмы", поскольку напоминало советские ВИА. Постепенно я стал ориентироваться в мире довольно обширного московского рок-подполья. Первый опыт сотрудничества свел меня с двумя стихийными виртуозами - бас-гитаристом Николаем Ширяевым и гитаристом Игорем Дегтярюком, исповедовавшими музыку Джими Хендрикса. Добавив к ним джазового барабанщика Гену Зайцева, я сделал квартет, с которым попробовал играть нечто близкое к блюз-року, пытаясь изменить свою привычную фразировку и звук. Этим составом мы выступили на знаменательном ночном концерте в Театре на Таганке, по приглашению Юрия Любимова. На него пришли актеры нескольких московских театров и некоторые представители диссидентской интеллигенции. Все это было тайно и неофициально, и имело огромный резонанс. Затем я решил добавить к этому составу духовые инструменты и сделал, а вернее - "снял" на слух несколько аранжировок с первой пластинки "Chicago". Кроме того, я "подложил" медные инструменты под некоторые песни из репертуара Джими Хендрикса. С этой программой мы выступили на концерте в ДК института им. Курчатова, вызвав огромный ажиотаж у хипповой аудитории. Я понял, что нахожусь на верном пути.

Но, по ряду морально-этических причин мне пришлось расстаться с главными участниками этого состава и я начал поиски новых коллег. На этот раз мне помогал Игорь Саульский, сын моего старого друга композитора Юрия Саульского, выросший у меня на глазах. Он начинал свою рок-карьеру в составе Александра Градского "Скоморохи", а затем перешел в новую группу Андрея Макаревича "Машина времени". Он познакомил меня со своими друзьями из студенческой группы "Цветы" - вокалистом и бас-гитаристом Александром Лосевым и гитаристом Стасом Микояном. Я добавил к ним барабанщика Володю Заседателева и троих духовиков, среди которых был трубач Саша Чиненков. Получилась группа, аналогичная по составу "Blood, Sweat&Tears". Да и аранжировки я стал делать в их духе. С этим коллективом я рискнул исполнить что-нибудь посложнее. Например, "Lucretia McEvаl" Дэйвида Клейтона-Томаса. Но выяснилось, что ни Лосев, ни Микоян нот не знают, а на слух партии пьес группы "Blood, Sweat&Tears" не сыграть. Тем не менее, мы нашли выход. Игорь Саульский, который был тогда студентом Училища при Консерватории, брал партию бас-гитары и по кусочкам играл ее Лосеву, а тот заучивал услышанное. Это был титанический труд, требовавший огромного энтузиазма. Таким образом мы учили несколько пьес больше месяца. Я подумал тогда, что за это время было бы проще освоить нотную грамоту и потом уже не терять никогда столько времени понапрасну. Когда мы приготовили небольшую программу, слух о новом составе, который не имел еще имени и назывался просто "Ансамбль Алексея Козлова", прошел по московской молодежной публике и наши первые выступления сопровождались ажиотажем. Сперва мы сыграли в Энергетическом институте, где учился Лосев. Потом в Доме архитектора, где у меня были связи. И, наконец, в главном "тусовочном" месте Москвы того времени - В ДК Энергетиков на Раужской набережной. Контраст между этим ансамблем и самодеятельными рок-группами того времени был ощутимым с первых звуков. Такого наша публика "живьем" еще не слышала. Я задумался над тем, чтобы сделать невозможное - создать профессиональный джаз-рок ансамбль в Советском Союзе и играть не только в стиле "Blood, Sweat&Tears" или "Chicago", а и современный инструментальный фьюжн подобно тому, как это сделал Майлз Дэйвис. Но к такому талантливые энтузиасты самодеятельных рок-групп были абсолютно не готовы.

И тогда мне стало яснее, откуда черпать кадры. Я направил стопы в недра средних и высших музыкальных заведений, пытаясь установить контакты с теми студентами, кто интересуется джазом или рок-музыкой. А в те времена интерес такого рода надо было тщательно скрывать от педагогов и администрации, иначе отношение к такому студенту резко ухудшалось. Мне удалось познакомиться со студентами Института им. Гнесиных - виолончелистом Сергеем Стодольником, игравшим на бас-гитаре и барабанщиком Сергеем Ходневым. Для них не существовало никаких проблем с техникой и читкой с листа. Повезло мне и группой духовых. Два трубача - Валерий Юдин и Евгений Пан, и два тромбониста - Вадим Ахметгареев и Александр Горобец стали первой медной группой будущего "Арсенала". Клавишником поначалу был выбран мой студент из Студии Александр Курляндский, затем пришел Игорь Саульский, которого потом сменил Вячеслав Горский. На роль гитариста был приглашен Слава Кропачев. Оставалось найти соответствующих по качеству вокалистов, поскольку в 1972 году я услышал запись рок-оперы "Jesus Christ Superstar" моей навязчивой идеей стало исполнить ее у нас в России, причем в стиле джаз-рок. Кстати, в это же самое время руководитель одной из подпольных групп "Мозаика" (?) Кеслер решил осуществить эту оперу в русском переводе и обратился ко мне с предложением объединить усилия. Но я решительно отказался, поскольку всегда был противником исполнения джаза и рок-музыки на русском языке.

Честно говоря, я уже не помню, кто привел ко мне вокалистов Мехрдада Бади по прозвищу "Макар", Тамару Квирквелия, Олега Тверитинова и Валерия Вернигору. Но они сразу понравились мне по всем статьям. Так что, после разрозненных переговоров и встреч в частной обстановке, я назначил первую встречу в "Москворечье" на 12 ноября 1973 года. К тому времени я понял, что джаз-рок ансамбль должен иметь название, что соответствовало традициям рок-культуры. Я заранее придумал несколько слов, которые, как мне казалось, отражали бы сущность будущего коллектива. В результате остались два имени - "Наутилус" и "Арсенал". Первое незамысловато намекало бы на вечную подпольность и мятежность, подобно тайной подводной лодке капитана Немо из романа Жюля Верна, борющейся за свободу против поработителей. Название было неплохим, коротким и запоминающимся, но я случайно узнал, что такая группа уже есть где-то на Западе. Тогда я решил оставить название "Арсенал", в котором сочеталось несколько намеков. Во-первых, само слово звучит мощно. Во-вторых - оно означает (согласно словарю иностранных слов) не только склад оружия, а и богатый выбор средств, то есть набор разных музыкальных стилей. И в-третьих - в корне этого названия лежит латинское "Арс" - "искусство". Так что, благодаря игре слов, название "Арсенал" приобретает иной смысл.

Когда на первой репетиции я предложил это название, возражений не было. И мы приступили к разучиванию принесенных мной партитур. Это были, в первую очередь, сделанные мной аранжировки основных арий и эпизодов из рок-оперы "Jesus Christ Superstar", некоторые хиты из репертуара "Blood, Sweat&Tears", "Tower of Power" или "Chicago", а также немного инструментальной музыки - моя "Элегия", "Freedom Jazz Dance" Эдди Хэрриса и что-то еще. Все было заранее расписано на ноты, кроме вокальных партий. Но здесь проблем не было. Вокалисты знали и тексты и музыку прекрасно, поскольку все это было точно "снято" с магнитофонных записей в лучших традициях рок-подполья. Мы стали собираться регулярно в этом крохотном классе, где еле хватало места для того, чтобы разместиться со всеми инструментами и тем, что тогда называлось "аппаратурой". Мы задыхались там от нехватки воздуха, глохли от жуткой громкости, но были счастливы, поскольку у нас все стало получаться, дело пошло быстро. Все понимали, что происходит нечто новое, что такого не делал никто, и это придавало дополнительный заряд сил, несмотря на отсутствие какой-либо надежды на реальность официального признания нас властями. Но об этом по началу даже и не задумывались. Скорее хотелось сделать программу и показать ее публике. И это произошло приблизительно через месяц, то есть в конце 1973 года. В ДК "Москворечье" обычно проводились отчетные концерты Студии, где выступали не только ее студенты, а и также известные московские джазмены, тем более, что среди преподавателей были, помимо меня Игорь Бриль и Герман Лукъянов. Обстановка на этих концертах была чисто джазовой и я понимал, что выступать мы будем не перед своей аудиторией. И, тем не мене, мы пошли на это. К тому же мы были обязаны показать, что не зря использовали помещение в течение месяца. Публика приняла нас очень горячо. Джазмены были шокированы, а начальство слегка испугалось, осознав, кого они пригрели у себя на груди. Ведь к тому времени отношение властей к джазу смягчилось, чему способствовала огромная и пугающая популярность рок-музыки, связанная, вдобавок, с неуправляемым движением хиппи. А все члены "Арсенала", включая и меня, выглядели именно так, в драной джинсе, с длинными волосами, с особой манерой держаться. К тому же, на концерте впервые прозвучала на английском языке опера "Jesus Christ Superstar", а это уже было связано с понятием "идеологическая борьба". Советская власть как огня боялась несанкционированного распространения любой религии. Ведь молодые люди, поверившие в учение Христа или Будды, не захотят никого убивать, не станут настоящими советскими солдатами, пограничниками, ВОХРавцами, тюремщиками. Не захотят вступать в комсомол и в партию. Лозунг "Мир и любовь", популярный среди "детей-цветов" всего мира, не устраивал хозяев Советской Империи.

Для меня этот концерт стал рубежом. В глазах общественности я перешел в другую категорию, в другой социальный пласт, гораздо теснее связанный с диссидентством. Я почувствовал это после первых же концертов "Арсенала" за стенами "Москворечья". Одно из таких выступлений 6-го января 1974 года на творческом вечере Василия Аксенова в Центральном доме литераторов было первым серьезным столкновением с идеологическими церберами. Это событие подробно описано в моей книге "Козел на саксе", а также в романе самого Аксенова "Ожог". Но один из наших последующих концертов в Доме культуры онкологического центра на Каширке имел уже криминальный оттенок и суровые последствия. Там были выбиты стекла, выдавлены двери и вообще наблюдалось скопище хиппи со всей Москвы, что приравнивалось к почти к терроризму. После концерта была облава с "раковыми шейками", вызов на допросы меня и некоторых членов "Арсенала". Само печальное, что на допрос вызвали директрису "Москворечья" и руководителя Студии Юрия Козырева, после чего он попросил меня больше в ДК не показываться, чтобы не прикрыли Студию, в общем то не имевшую твердого статуса. Я его понял и мы наши репетиции прекратили, но ненадолго. Нас выручил Виталий Набережный, который руководил оркестром художественной самодеятельности при ДК ЗИЛ (Завода имени Лихачева). У него имелся в распоряжении подвал в общежитии Строительного техникума, где-то у "черта на куличках". Поскольку он интересовался джаз-роком, мы договорились, что я буду помогать ему в его работе, а он предоставит нам репетиционную базу в этом подвале.

К этому времени у "Арсенала" все выступления в Москве прекратились. Власти четко следили за нашими попытками сыграть где-либо и предотвращали концерты, запугивая их организаторов. Так были в последний момент отменены концерты в театре "Современник", в "Моспроекте", В Институте им. Баумана. Поняв, что это может плохо кончиться, мы сами прекратили попытки выступать и продолжали лишь репетировать. Правда, за это время нам представилась возможность записаться в ГДРЗ - доме звукозаписи. Это произошло случайно, при помощи работавшего на радио музыкального критика Аркадия Петрова. Запись носила чисто партизанский характер. Нам дали студию буквально на пару часов. Поэтому мы записывались сходу, без дублей, сразу начисто без возможности что-либо исправить. После записи я попросил сделать мне копию пленки и был прав. Вскоре работники редакции, опасаясь, как бы чего не вышло, стерли оригинал. Мне удалось восстановить эту запись со старой, уже начавшую осыпаться ленты весной 2000 года и поместить часть музыки на своем персональном СД-РОМе "Джаз, рок и медные трубы", выпущенном фирмой МЦФ. Туда вошли также и никогда не издававшиеся записи концерта "Арсенала" в Таллине осенью 1975 года.

А осенью 1974 года, когда давление на нас со стороны партийных московских властей и организации, выдававшей себя за ОБХСС, заметно усилилось, со мной неожиданно связались работники посольства США в Москве и предложили выступить в Спасо Хаузе, доме Посла в Рождественские праздники, 24-декабря перед сотрудниками посольства. Несмотря на рискованность такого шага, я понял, что в этом единственное спасение, что после этого с нами нельзя будет незаметно расправиться, скажем, рассовать по психушкам, посадить под любым предлогом. Я согласился, понимая при этом, что, таким образом попадаю в "черный список", поскольку никто еще из советских людей не отваживался неофициально делать что-либо на территории США, каковой являлись здание посольства и резиденция Посла. После этого шансы на то, чтобы попасть с "Арсеналом" на филармоническую работу, практически испарялись. Концерт прошел с большим успехом, был записан на пленку, и его фрагменты сразу же были переданы по Голосу Америки. В американской прессе появилась информация о нас. Политические журналисты извлекли из этого свою пользу, а мы стали неприкасаемыми. Зато надолго засели в своем подвале, играя для самих себя или для немногочисленных друзей, которых приглашали на репетиции.

продолжение